Древний Китай – это, безусловно, основная колыбель зарождения цивилизации. А еще там наблюдается причудливое переплетение учений про человека, которые между собой объединяются одной общей идеей. По сути, великих Учителей Китая очень мало интересовали какие-то абстрактные и отвлеченные суждения про быстротечность и конечность их земного бытия.

Для китайской религии характерно то, что не представляется возможным обнаружить четкого и единого понятия Бога, как такового. Собственно, само небо Китай и считал высшей силой. В начале и в основе формирования всех национальных китайских религий лежит не бог, а сам человек и его суть вместе с внутренней природой. Религии пытались объяснить место человека в этом мире.

Добродетель

Начиная с эпохи династии Чжоу культ Неба в его основной роли верховного контролирующего, а также регулирующего начала превратился в главное всекитайское божество, причем, культу данного божества придавали не столько сакральную и теистическую, а большей мерой морально-этическую роль и акцент. Было принято считать, что великое Небо неминуемо карает недостойных и затем вознаграждает всех добродетельных.

А в сам термин "добродетель" или дэ, как он звучал на китайском, включалось понимание высшего соответствия. Правитель был олицетворением одновременно, и божественной силы, и народа, которым он управлял. Лишь имея "дэ", он имел право на управление народом, а теряя его, он, соответственно, утрачивал и свое право.

Итак, чжоуское понимание Неба или тянь вобрало в себя часть функций от Шанди. Оно стало не так верховным божеством, как наивысшим олицетворением разума и целесообразности, а также основой справедливости и, конечно, добродетели. Выдвигая на передний план в данном культе рациональное начало и логику, чжоусцы еще большей мерой усилили рациональность, ранее уже имевшуюся в практике верований и культов Неба среди иньцев. Претендуя на близкое родство с божественным началом Неба, чжоуские правители начали именовать свое государство Поднебесной или тянь-ся. Себя они, соответственно, прозвали сыновьями великого Неба.

Для всех китайских правителей их отождествление с Небом обозначало принятие на себя глобальной ответственности за мир, частью которого являлся, собственно, и Китай. Но, они распространяли свою ответственность не только на окружавшую их страну, а и на варварскую периферию, считая, что та все же тяготеет к центру, то есть, к Чжунго и к китайским властителям Поднебесной, к сыновьям Неба. Китайский культ Небес становился наиболее главным, а его управление было прерогативой лишь правителя.

Каждый китайский властелин был сыном Неба. Правда, бытность небесного культа вовсе не сопровождалась, как может показаться, мистическим трепетом и кровавыми, жестокими человеческими жертвами. Было почтительное отношение к высшему началу, оно обычно проявлялось в отчетливо осознанном сыновнем долге правителя, глубоко понимавшего необходимость в том, чтобы отчитываться перед высшими божественными инстанциями и воздавать своему небесному отцу и хранителю мирового порядка, все положенные почести.